Автор: Юрий Бохонов
Заголовок: На Декабрьских вечерах-85
“Декабрьские вечера - 85” были в разгаре. Посвященные трем “Ш” (Шуберту, Шуману, Шопену) они дошли до середины. Пропустив сольный концерт Святослава Теофиловича с шумановской программой, я наконец смог вырваться в Москву и приехал как раз к его выступлению с Наталией Гутман и Олегом Каганом, бородинцами и кларнетистом Анатолием Камышевым (14.12). Не буду рассказывать, как мне удалось попасть на этот концерт, – помогла Гутман и удивительные обстоятельства, но в зале, увидев пожарника с погонами и вспомнив, что стоящих, а не сидящих этот пожарник вроде бы обязан удалять, понял, что и мне недолго осталось пребывать здесь. На самом деле это правило или не работало, или перестало работать, но я ведь этого не знал! С невеселыми мыслями зашел в “артистическую”, пристройку, сооруженную слева от сцены. Туда как раз зашел Олег и приводил себя в надлежащую форму перед выступлением. Я поделился с ним своими предположениями. “Скорее всего выгонят!” – почему-то, как мне показалось, радостно подтвердил он. Ну и зачем было так стараться? Но тут он предложил мне оставаться в артистической. Я не увижу ничего, но услышу все, и этого было вполне достаточно. Олег ушел, появилась Наташа, одобрившая мое стояние. Заходили очаровательные женщины в сногсшибательных вечерних платьях, которые по замыслу Маэстро должны были сидеть на сцене, изображая салон, скажем, Жорж Санд, статные кавалеры-статисты, художник, которому предстояло рисовать музицирующих. Все они прошествовали на сцену. Я остался один. Вдруг завеса артистической отодвинулась и зашел Святослав Теофилович. Увидев меня, он решительно подошел и протянул руку. Я на всякий случай напомнил, что был представлен ему в июне 80-го одним его киевским приятелем. Маэстро сосредоточился, что-то вспоминая, но тут зашла гримерша, надела ему на шею странное сооружение, напоминающее хомут, на котором были краски, тушь и еще всякие невообразимые вещи. По его замыслу здесь действительно все должно быть настоящим – не только музыка, но атмосфера должна быть передана, поэтому нельзя упускать никаких мелочей. Это ведь было удивительное действо – сплав музыки, живописи и захватывающий спектакль, - ставшее возможным благодаря таланту и мощному творческому духу великого Музыканта, который, создавая эти удивительные “Вечера”, как бы приоткрывал свой внутренний мир. И музыканты, и публика это понимали и были благодарны. Не было неуместных восторгов и высокопарных слов, как и положено в хорошем обществе.
Положеный для осмотра картин и общения час подходил к концу. В артистической собрались музыканты, играющие в первом отделении Трио Шумана №1, ре минор, соч. 63. Святослав Теофилович был в приподнятом настроении, шутил, заразительно смеялся, но тут зазвенел валдайский колокольчик – это хозяйка “Вечеров”, Ирина Александровна Антонова возвестила о начале главного действа. Лицо Маэстро мгновенно преобразилось. Куда подевались веселость и кажущаяся беззаботность, что-то неприступное появилось на нем, какие-то небудничные мысли. В его облике читался долг перед высоким, чему он всю жизнь служил, не считаясь со здоровьем, настроением, служил самоотверженно, не щадя себя. “Ваши руки!” – прошептал он. Музыканты соединили мизинцы. “Пошли!” – и они пошли, как на битву.
Не буду рассказывать, как они играли. Это невозможно и не нужно. Куда полезнее послушать сохранившуюся запись. Впрочем, она, как часто бывает с явлениями чрезвычайными, не способна до конца передать накал той удивительной атмосферы.
Первое отделение окончилось. После многочисленных поклонов музыканты вернулись в артистическую, потом разбрелись по залу. Я же оставался на своем посту, о чем не жалел. Сюда забегали юные очаровательные особы. Одна из них была распорядительницей на сцене. Их заинтересовало, каким образом мне удалось попасть на концерт, почему я в артистической. После знакомства пригласили на другие концерты “Вечеров”.
Близилось начало второго отделения. Вновь зашел Олег, спрашивал о моих впечатлениях. Впорхнула распорядительница, уже взволнованная – ушел “мальчик”, стоявший на сцене в первом отделении, и где взять другого?
- У меня есть “мальчик”! – указывая на меня, весело ответил Олег.
- Но у твоего “мальчика” нет бабочки! – парировала она.
- Юра, снимай галстук – приказал он мне, протягивая свою бабочку.
Я попал на сцену Белого зала! Раньше мне не приходилось так близко в концертах слушать рояль, музыкантов. Звуки исходили, как из горнила, как-то по-новому ощущался этот титанический труд, я был свидетелем созидания!
Это были удивительные и органичные ансамбли – Рихтер-Камышев (“Фантастические пьесы” для кларнета и фортепиано, соч. 73), Рихтер – бородинцы (фортепианный Квинтет, соч . 44). Как самозабвенно, с каким упоением они играли, с каким восторгом приветствовала и благодарила их публика!
Маэстро, всегда очень строго оценивавший свои выступления, на этот раз был доволен. Он раздавал автографы, шутил. Я тоже попросил автограф, но не только для себя, для всех киевлян, как бы делегировавших меня на этот праздник. До сих пор храню эту бесценную программку: “Киевлянам через Юрия. Святослав Рихтер”.
В жизни каждого человека должны хоть иногда происходить события, нарушающие ее однообразие, вызываемое заранее определенным распорядком дня, недели, месяца, у кого-то - семестра. Для меня таким всплеском всегда бывали концерты Святослава Теофиловича и особенно “Декабрьские вечера”. Наблюдая вблизи этого удивительного человека, ловил себя на мысли: “Он ведь ничего не делал, чтобы выглядеть “великим”, говорил нормальные слова, шутил, смеялся”. Но слова эти приобретали особое звучание и смысл именно в его устах. Что-то невидимое, но явственно ощутимое, какое-то мощное светлое поле окружало его, и это отмечали все, кто хоть раз сподобился прикоснуться к удивительной личности, явлению, имя которому “Святослав Рихтер”! Приходило осознание: “Да ты ведь находишься рядом с гением!”
После концерта Олег спросил, хочу ли я послушать Святослава Теофиловича в ВТО, 16-го. Что за вопрос? Правда, нужна была протекция, и он подвел меня к Нине Львовне, намереваясь представить как своего приятеля из Киева. Нина Львовна опередила его: “Я Вас помню, Вы приезжали на концерт пару лет назад.” Я был польщен. “Включу Вас в мой список,“ – пообещала она.
Действительно, в июне 83-го, узнав, что Рихтер должен играть с бородинцами квартет Брамса, я приехал в Москву. С билетом помог Олег. В перерыве мы общались с Ниной Львовной, я передал привет от киевского приятеля, представившего меня ей летом 80-го во время незабываемых концертов. Маэстро тогда в течение трех дней дал четыре концерта. В двух из них - его первое исполнение “Квинтета о бедной рыбке” (так он шутя называл эту очаровательную музыку) в ансамбле с бородинцами и контрабасистом Георгом Хертнагелем.
Олег обрисовал план предстоящего вечера. После выступления Рихтера в ВТО нужно успеть на “Вечера”, где будет выступит бас-баритон из Нидерландов Роберт Холл. Билетов нет, но если сослаться на него и Наташу, пропустят.
16-го вечером, с трудом добыв цветы, соответствующие событию (роскошный букет кремовых роз), я приехал в ВТО. Оказалось, что вечер посвящен памяти выдающейся русской актрисы Софьи Владимировны Гиацинтовой, и Святослав Теофилович, хорошо ее знавший сам вызвался играть. Вскоре стало понятно, что сидеть мне негде, да и стоять – тоже. Пришлось зайти к администратору зала и спросить, как себя вести. Он, узнав, что пришел я только, чтобы послушать Святослава Теофиловича, предложил мне место за кулисами. Это было замечательно. Вскоре Олег привез Нину Львовну и Святослава Теофиловича. Я оказался в высокой компании в артистической и снова смогу увидеть Музыканта перед выступлением и после, не из зала, как обычно. Нежданно-негаданно Олег серьезно испортил мне настроение. Дело в том, что нужно было переворачивать ноты Рихтеру, а сам Олег приехал в старых джинсах, и ему на сцену выходить неприлично. Выручить его (на самом деле - себя), отдав на время свой костюм, как он двумя днями раньше выручил меня с бабочкой, тоже не получалось по банальной причине – он бы в нем не поместился. Ноты я, разумеется, знал, когда-то даже учился несколько лет на фортепиано, но переворачивать листики “Музыканту века” – увольте! Была все же надежда, что придет дирижер из театра Вахтангова и выручит. Ждал его, как спасителя, и дождался! Все вернулось на свои места, я снова почувствовал себя счастливым.
На сцену через артистическую поднимались известные актеры, пригласили туда и Маэстро. Олег пристроился на выходе из артистической на сцену, а я с Ниной Львовной – на сцене за кулисами. Ведущая объявила, что их гостем сегодня является Святослав Рихтер, которому надо еще успеть на “Вечера”, поэтому первым будет музыкальное приношение. Итак, Шуман, “Три этюда по каприсам Паганини, соч. 10”. Зазвучал до минорный, четвертый. Не в обиду будет сказано, но мне, завсегдатаю филармонических концертов, нутром ощущающему благоговение, радость, скрывающиеся за молчанием публики во время выступления любимых музыкантов, показалось, что реакция театралов была иная – доброжелательная, разумеется, но музыка здесь была “в гостях”. После сыгранного этюда ведущая вдруг объявила: “Шопен. Четвертая Баллада.” Рихтер повернулся к ней и залу и поднял указательный палец. “Вы Первую Балладу решили сыграть, Святослав Теофилович?” – удивленно спросила она. Маэстро встал и кротко объяснил: “Дело в том, что я сыграл один из трех этюдов, осталось еще два, если вы не возражаете. Потом будет Четвертая Баллада.” Зал весело отреагировал, ведущая слегка сконфузилась, Рихтер продолжил играть.
Надо сказать, я уже был знаком с этими этюдами в другой интерпретации, но они не стали “моей музыкой”. Сейчас же, внимательно следя за исполнением, начинал ощущать их внутреннее строение, не понятое ранее, этюды становились музыкой! Удивительная цельность и тончайшая проработка деталей, внутренняя свобода и неумолимая логика, созидание здесь и сейчас и вместе с тем глубокое предварительное осмысление и конечно же, чистота и свежесть, и над всем – мощный интеллект – эти качества были свойственны ему, как никому другому. Каждое его выступление, каждое прочтение было актом творения. Он приглашал войти с ним в этот прекрасный мир, где о вечных ценностях говорилось музыкальным языком, но незримо присутствовали и другие искусства и высокие мысли, посещавшие человечество за время его существования.
Этюды отзвучали и вот наконец Баллада! Я хорошо знал его записи всех баллад Шопена, Вторую и Третью слушал в концерте в 79-ом, но Четвертую “живьем” - было давней мечтой. И вот она сбывается! Играя эту балладу, он представлялся мне титаном, бережно поднимающим нежный и прекрасный цветок – так выпевалась ее изумительная тема. И какое богатое развитие следовало далее, какая яркая и содержательная повесть, в которой все настоящее! Здесь не было и намека на пустой внешний блеск, когда свет отражается от стекляшек, а не рождается в глубинах благородных камней, не было ложного пафоса сродни тому, который в избытке у актеров захудалого театра. Это действительно была Баллада, повествующая о благородстве, высокой страсти, но духовной и целомудренной. И это был Шопен – глубокий и настоящий! Исполнение было необыкновенно захватывающим, и музыка очаровала самого исполнителя. Он смотрел куда-то поверх рояля, и вдруг несколько нот – не по тем клавишам! Нину Львовну и меня как током пронзило! Я бросил взгляд на музыканта – он мужественно перенес эту случайную оплошность. А на сцене бушевали страсти и потом это томительное ожидание перед кодой… И вот она, кода, – мощный направленный поток, исполненная грандиозно и технически совершенно. Грянули аплодисменты. Я выбежал с цветами. “Это мне?” – удивился Рихтер и положил букет к портрету.
Вечер продолжался, а Святославу Теофиловичу нужно было отдохнуть. Мне, человеку далекому от медицины, показалось, что его сердце плохо справляется с непомерной нагрузкой. Ведь каждый раз такая отдача – физическая, эмоциональная, но по-другому он не мог, музыка требовала “полной гибели, всерьез”! Взволнованные, мы с Олегом встречали его в артистической.
- Как тяжело играть эту балладу, правда? – спросил он, но почему-то обращаясь больше ко мне, чем к Олегу.
Я промычал нечто нечленораздельное, а что можно было ответить “Музыканту века”?!
- И вот как обидно – подумал: кажется, хорошо получается, и тут дррррр! Обидно!
Мы с Олегом начали наперебой говорить, что это ведь никак не повлияло на замысел, что все равно получилось замечательно…
- А я ведь давно не играл эту балладу!
Святослав Теофилович уселся в кресле, а Олег начал торопить меня, ведь можно опоздать на следующий концерт. Но я решил, что другого такого случая может и не быть, а так хочется поблагодарить за это чудо.
- Святослав Теофилович, я хорошо знаю эту балладу в Вашем исполнении в записи, но сегодня она потрясла с новой силой!
- Я рад, что Вам понравилось.
- Понравилась - это не то слово, она по-новому мне открылась!
Тень набежала на лицо Маэстро, но он спокойно ответил:
- Я рад, что Вам понравилось. Знаете, одним нравится, другим не нравится. Я рад, что Вам - понравилось.
Разговор на эту тему надо было прекращать. Как же ему наскучили эти восторги, эти вездесущие почитатели!
- А Вы хотите остаться здесь? – спросил он.
- Нет-нет, я спешу на концерт Холла.
Поймав такси, я быстро доехал до музея, но Святослав Теофилович и Нина Львовна приехали туда раньше. На входе дежурила милиция, отказавшаяся меня пропустить. Никакие ссылки на Кагана и Гутман их не растрогали, объяснения, что только что я был с Рихтером в ВТО, тоже не впечатлили. Звоню Наташе и Олегу домой – трубку никто не берет! Что делать? И тут я вижу в конце коридора спускающегося в вестибюль Рихтера! Подбегаю к нему и объясняю, что меня не пускают. “Это наш, на сцену, пропустите,” – обращается он к милиционерам - и я уже бегу к Белому залу. Концерт начался недавно, но мы опоздали. Звучат “Мирты” Шумана. У открытой двери стоит Нина Львовна. Я пристроился рядом. Через пару минут неслышно подошел Маэстро и стал, “прислонясь к дверному косяку”. Слушая дуэт музыкантов, я тайком посматривал, как слушает Святослав Теофилович. Чувствовалось, что знает каждую ноту, каждый звук ему родной. Слегка поднимая голову, предвосхищая окончания фразы, одобрительно наклоняет, слыша ожидаемое.
Во втором отделении я решил без приглашения занять прежнее место в пристройке для артистов. Роберт Холл и его аккомпаниатор Конрад Рихтер не удивились. Мы даже познакомились. - Роберт знал некоторые русские слова.
И вновь Шуман – “Любовь и жизнь женщины”, а потом бисы. Роберт хочет объявить очередной бис, подходит ко мне и спрашивает: “Widmung – как это будет по-русски?” - А я к стыду своему не знаю. Действительно, к стыду, будучи одновременно немцем и славянином. Услышав разговор, в пристройке появляется Ирина Александровна Антонова. Она пытается найти нужное слово: “Подарок, приношение?..” – “Посвящение!” – радостно “перевожу” я. Но тут уж помогло знакомство с музыкой. “Посвяшчэние, посвяшчэние!” – подхватывает Роберт.
Через пару месяцев Роберт Холл и Конрад Рихтер посетили Киев. После концерта я зашел к ним в артистическую. “Посвяшчэние!” – обрадовался Роберт.
Сколько было умных содержательных статей об этом уникальном явлении, имя которому “Декабрьские вечера”! О них можно с интересом читать, слушать рассказы присутствовавших или участников, но лучше всего – хоть раз пережить самому!
Слова Святослава Теофиловича о “течениях” в искусстве годятся к объяснению “явлений”: “… они оправданы, если во главе стоит настоящий талант или гений”.
2006. Публикуется впервые. При перепечатке ссылка обязательна.
|
