Автор: Наталья Шемятенкова
Заголовок: Музыка Рихтера (к 70 - летию Святослава Рихтера)
Надо растворяться в музыке и честно ей служить.
Святослав Рихтер
Бывают в жизни явления, о которых и писать и говорить невыразимо сложно. Их принимаешь сердцем и чувствуешь как наступление весны, как грозу, как теплый летний дождь. Они пробуждают в душе светлые силы, окрыляют, возвышают, очищают, навевают тихую печаль или безотчетную радость. Таким явлением в музыке, сильным и необъяснимым, является Святослав Рихтер.
Пианист века... Так называют Рихтера, и это определение справедливо, ибо он воплощает в себе всю глубину и емкость понятия «XX век», времени больших контрастов, взлетов человеческого разума и трагедий, времени дерзаний и огромных свершений. Какие просторы для художника открылись! Человек, остро чувствующий современность, Святослав Рихтер сумел синтезировать все лучшее, заключенное в нашем времени, выделив главное, отбросил незначительное, наносное в музыке. Силой своего таланта и честности он открыл людям подлинные богатства музыкальной культуры. Растворение его в музыке — явление уникальное. Бережное отношение к авторскому тексту, предельная скромность — эти свойства пианиста известны каждому, кто его слушал, кого не раз пленяла музыка, как бы сама по себе рождающаяся на глазах и парящая над залом. Это самоотречение — настоящий подвиг ради искусства, высшая степень бескорыстного служения музыке.
О Рихтере много пишут критики, тщательно разбирая каждый его концерт, потому что он всегда становится незабываемо ярким событием культурной жизни, всегда несет что-то новое, неповторимое, и это, естественно, дает пищу для размышлений. Не будучи музыковедом, я не берусь судить о тонкостях исполнительской техники, писать о том или ином сыгранном им произведении. Для меня Рихтер совершенен, и техника его блистательна уже потому, что на нее не обращаешь внимания, а слышишь и даже видишь саму музыку, образную и выпуклую. Я осязаю ее как широкое полотно, бесконечно прекрасное и объемное. Сила сопереживания становится настолько отчетливой, что начинаешь чувствовать радость или грусть, тревогу или одиночество, неумолимый бег времени и страдания, мучительную обреченность или восторг... Я получаю истинное наслаждение от музыки Рихтера, я не оговорилась, именно его музыки, потому что ему дано подняться до таких вершин перевоплощения, так глубоко проникнуть в замысел композитора, его настроение, состояние духа, что он по праву становится соавтором исполняемой музыки. Отсюда столь совершенное слияние интерпретации с самим произведением. Раскрывая себя в музыке, он раскрывает прежде всего автора. Духовный мир Рихтера кажется беспредельным, именно в нем черпает он ощущения эпох, стилей, характеров, порой скрытых под густыми напластованиями культур и времен. Ему подвластно все.
Познание музыки — жажда, испытываемая Рихтером с самого детства, и она неутолима. Его репертуар обширен и разнообразен, он многое любит и «все любимое», по его словам, хочет «донести до слушателей». Рихтер — настоящий Просветитель в музыке. Он часто меняет программы концертов, разучивая сложные и мало исполняемые произведения, выступает всюду, начиная с музыкальных школ и клубов и до прославленных залов мира, организует, заражая своей увлеченностью и собирая вокруг своего имени выдающихся музыкантов, музыкальный фестиваль в Турени (Франция) и «Декабрьские вечера» в Москве. Не будучи преподавателем консерватории, он так тонко и понятно учит мастерству молодых музыкантов на репетициях и концертах, что это стоит иных «университетов». Его игра с ансамблями еще один пример скромности и такта великого музыканта, намеренно уходящего на второй план, подчиняясь полностью музыке, слитой в одно дыхание.
Музыка, отдаленная от нас десятилетиями и столетиями, звучит современно и рождает глубокие ассоциации общечеловеческого звучания. В этом сила искусства настоящего, бессмертного, искусства на все времена. Рихтер стремится, исходя из нового познавать старое, поэтому он современен, и еще потому, что творческий процесс идет в нем непрестанно. Он художник вечного поиска, руководствующийся незыблемым принципом — «все должно исполняться как будто впервые».
Как охватить талант этого человека, так много сумевшего сделать? Наделенный бесценным даром, он приложил к данному природой сверхчеловеческие, титанические усилия, еще раз подтвердив известный афоризм: «Талант — это труд».
В своем познании музыки он пришел к самому сложному: ясности и простоте. Он стал гением. Ведь гениальное — всегда просто, только путь к этому так тернист и полог, что не всем гениям удается при жизни услышать это высочайшее признание. Рихтеру посчастливилось. И еще ему посчастливилось стать искренне, глубоко любимым слушателями всего мира. А это стоит целой жизни. «...Умение достойно проявить себя в своем природном существе есть признак совершенства и качество почти божественное», — писал французский философ эпохи Возрождения. Как это верно сказа-то, и как это замечательно удалось Святославу Рихтеру!
Служение музыке потребовало от Рихтера всего его без остатка, подчинив его жизнь жесткому регламенту. Общительный и обаятельный, чуткий и наблюдательный, тактичный и остроумный, бесконечно добрый и простой, скромный до аскетизма, он сторонится суеты, равнодушен к славе. Его мир — мир особый: он любит живопись, и очень хорошо рисует, любит фото и кино и много снимает, находя необыкновенные, редкие ракурсы, он проявляет незаурядность во всем, за что берется. Он бесконечно любит природу Подмосковья, старые улицы Москвы и много ходит пешком. Но жизнь заставляет его отказываться от многого, что доставляет удовольствие. Иначе и невозможно было бы осуществлять главное дело жизни.
Его образ жизни кажется уединенным. Это толкуется порой неверно. В его уединенности, нет гордыни. Рихтер всегда обращен к внешнему миру, живет ради людей, им движет стремление успеть сделать как можно больше. Но для этого надо много, очень много времени, а оно неумолимо летит... Человек, достигший вершин мастерства и мудрости, глубоко «переживающий» музыку и познавший ее истинную красоту и ценность, благодарный ей за свое счастливое прозрение в жизни, Рихтер чувствует себя обязанным сделать еще больше. Он вынужден ограничивать себя во многом, в том числе и в общении. Уединение — мастерская его духовного мира. Он познает самого себя, преодолевая наедине сомнения, достигая гармонии души, оберегая ее цельность. Он должен наконец достигать предельной ясности мысли, а это возможно только при глубокой внутренней сосредоточенности. С ясностью и вдохновением он идет к нам и дарит совершенное творение, первозданно-прекрасное, пережившее свое время и устремленное в будущее.
И эта музыка потрясает, властно увлекая за собой. Зал буквально цепенеет, напряженно следуя за мыслью, музыканта. А он щедро открывает всем свой особый светлый и страстный мир, дарит способность услышать и увидеть в музыке всю возвышенность и величие торжествующего в веках, непобедимого человеческого духа.
В такие мгновения кажется, происходит прекрасное соприкосновение душ пианиста, композитора и слушателей, чудесное движение в мир гармонии. В воображении возникают удивительные образы, душа переполняется чувствами, которые хочется излить. Рождаются поэтические строки, навеянные музыкой...
...И завершая свой обряд,
Сентябрьский день скользил к закату.
Дворец был дымкою объят,
И лев дремал пред ним косматый.
И классицизма строгий лик
Взирал изысканно и прямо.
Он простотою был велик
В убранстве осени багряном.
Дождя рассыпалась казна,
Умыв дворцовые колонны,
Легко струилась желтизна,
Собою напоив салоны.
Сквозь полукружья окон зала
Синело небо в вышине.
Мазками осень разбросала
С палитры краски в тишине.
Стекались по аллеям люди,
Шли молча, листьями шурша.
Сам день, казалось, был прелюдией
К тому, чего ждала душа.
Весь в ожидании полета
Стоял рояль, взмахнув крылом
Готовые сорваться ноты
Нетерпеливо бились в нем.
Тот миг пришел издалека,
И Рихтер замер на мгновенье,
Предвосхищая вдохновенье,
Дрожала сильная рука.
Вот «Баркарола» зазвучала,
Светла, прозрачна, весела,
И в бликах солнечных качалась,
И легкость ветра донесла.
И тройка русская летела,
Призывно, радостно звеня,
Умчать нас будто бы хотела
В простор заснеженного дня.
Как шаль, своим теплом укрыла
Мелодия «У камелька»,
И стало так уютно, мило
И грустно, может быть, слегка.
А мысли далеко витали,
Уйдя в раздумья о былом.
И образы все возникали
И хороводили кругом.
И вспомнилось, как коротали
В мечтах о радости простой
Встарь вечера, в огонь бросая
Поленья с нежной берестой.
Теряли, верили, любили,
Не избегая слез и мук.
Прощать умели, дорожили
Улыбкой и пожатьем рук.
И должно нам судьбе воздать,
Что музыка жила, дышала
И мысли наши возвышала,
Зовя любить и сострадать
И солнце в душу проникает,
И разум смело озарит.
Все краски мира взор впитает,
Все впечатленья оживит.
Тоски растает холодок,
Что так предательски забрался
В укромный дальний уголок
И долго в сердце оставался.
Вот сумерки уже упали,
Чайковский больше не звучал.
И стало тихо-тихо в зале:
Застыл артист, рояль молчал.
Вдруг в упоении стихией
Взорвал аккордом тишину,
И ветры яростно-лихие
Нас подхватили, мы — в плену...
В плену рахманиновских звуков,
Порывов, мыслей и страстей,
Рождаемых в прекрасных муках,
Способных разнести «Стейнвей».
И к тайне звуков приобщая,
Нас музыкант повел с собой,
И ум, и сердце очищая
В раздумьях над чужой судьбой.
И образы живые всплыли,
Скульптурная рельефность чувств
Нас покорила, захватила,
Сорвав восторг с застывших уст.
А откровенье все звучало,
Но видно было — в складках лба
Жемчужное сверкание венчало
Усилья вдохновенного труда.
|
