Автор: Юрий Бохонов
Заголовок: «...образ мира в звуке явленный...»
1-го августа в два часа дня перестало биться сердце «Музыканта века», Святослава Теофиловича Рихтера. Его учитель, замечательный пианист и педагог Генрих Густавович Нейгауз, назвал любимого ученика «наиболее симптоматичным музыкантом нашего времени», «первым среди равных». Действительно, Рихтер, как никто другой, стал выразителем духовных идеалов просвещенного человечества, способного мыслить музыкально. Но равных не было, он был просто «первым» в XX веке, и он оставался последним духовным ориентиром, его уход закрыл целую музыкальную эпоху.
Люди не всегда могут дать должную оценку явлению, происходящему на их глазах. Такое уже не раз бывало в истории. Казалось бы, к Рихтеру это не относится. Литература о нем огромна, отзывы и похвалы, как правило, - все в превосходной степени. И все-таки есть что-то недовысказанное, не до конца осмысленное...
Наш век особенный. Он вырос, причем стремительно вырос на духовном опыте предыдущих поколений. Ему свойственно не только прокладывание новых путей в искусстве, но и глубокое его осмысление и переосмысление. Не побоюсь сказать, что мы глубже понимаем некоторые музыкальные шедевры (о других областях искусства не говорю), чем наши предшественники. Мы созрели для этого. Мы способны увидеть то подлинное, что было порой замутнено внешним блеском или вовсе не доходило до слушателя из-за своей «невыигрышности». Рихтер, как никто, поломал стереотипы, возродил многие забытые или редко исполняемые произведения, иные очистил от штампов. Он стал просветителем нескольких поколений. Мы получили прекрасное музыкальное воспитание, слушая его. Более того, музыкант пробуждал «чувства добрые», являя пример рыцарственного благородства своим служением искусству.
Да, такого не только эстетического, но и этического воздействия, причем даже на не очень подготовленную аудиторию, не оказывал ни один музыкант. Его концерты заставляли критически взглянуть на личное бытие. От хотя бы мимолетного соприкосновения с явлением такой нравственной высоты хотелось быть лучше, чище, честнее. Он был абсолютно бескомпромиссен, требователен, даже беспощаден к себе в поисках идеала. При этом избегал поклонения, почестей, всего суетного. Рихтер искал глубинный смысл в исполняемых произведениях, находил его и щедро делился со слушателем тем единственным, узнаваемым среди десятков прочих прочтений, только ему одному ведомым.
Если задуматься, приходишь к выводу, что все светочи человеческой культуры, в сущности, говорят, хоть и на разных языках, но об одном и том же - об Истине. Рихтер выбрал язык Музыки, к тому же написанной другими авторами, но силой своего интеллекта, страстной творческой натуры, умением «дойти до самой сути», сделался их сотворцом. Что бы ни играл Великий Мастер,- это всегда был акт создания произведения как бы заново, а он представал как «власть имеющий». Здесь хочется высказать мысль, которая может стать темой для отдельного исследования. - Не всегда композитор может осознать эпохальное значение своих произведений. Им движет гений, не всегда осознанное и, тем более, управляемое озарение. Иногда кажется, что некоторые из творений, особенно наиболее значительные, выше самих авторов, как бы написаны для грядущих времен. Явить миру истину, скрытую за причудливо нанизанными на пять линеек нотами - нелегкая задача исполнителя. Вспоминается пушкинское - увидеть «в куске каррарского мрамора ... сокрытого Юпитера и вывести его на свет».
Без преувеличения можно сказать, что Рихтер заново открыл миру многие произведения, в числе которых прежде всего последние сонаты Бетховена - непостижимую 29-ю, op.106, Hammerklawier, 32-ю, op. 111, сонаты Шуберта, особенно посмертную, си бемоль мажор, Симфонические этюды Шумана, 4-ю Балладу, 4-й Этюд, 4-е Скерцо и 4-й Вальс Шопена, 8-ю Сонату Прокофьева... Да разве все перечислишь...
Рихтеровский талант интерпретатора универсален. Ему тут помогает и аналитический ум, мыслящий логически стройно и ясно, и беспредельные технические возможности, и известные только ему секреты звукоизвлечения, и всесторонняя образованность, таланты живописца, литератора, режиссера, актера, дирижера (к сожалению, не состоявшегося из-за недостатка времени), и безошибочный вкус, и бездна фантазии. Ему близка и понятна культура различных человеческих цивилизаций, он обладает чутьем, позволяющим уловить пульс времени, причем не только своей эпохи. Ему подвластны все стили - классика, романтика, современная музыка.
Кто он - бахианец, играющий с неземной отрешенностью музыку высших сфер - «Хорошо темперированный клавир» или бетховенист, то поражающий мудростью медленных частей из Сонат op 10/3, op. 106, Ариэттой из op. 111, этой лебединой песнью сонатного Бетховена, то потрясающий взрывными финалами первой и третьей частей Аппассионаты, шопенист, открывающий нам то трагизм поистине бетховенского масштаба в музыке этого гения, то высшую чистоту и целомудрие...
А музыка Шумана, первого романтика прошлого века! Рихтер, как сказочный Щелкунчик, уводит слушателя, как в свое царство, в неповторимый мир шумановских образов, ставших музыкальным выражением всей богатой и многогранной немецкой романтической культуры. Исповедь композитора слышим мы в рихтеровском прочтении цикла «Пестрые листки», а Фантазия до мажор - как бы подслушанная исповедь самого исполнителя.
Свое понимание романтизма как уникального явления человеческой культуры Святослав Теофилович воплотил в музыкальном действе - руководимом им фестивале «Декабрьские вечера», посвященном в 85-ом году романтизму. А Брамс - грандиозный 2-ой Концерт, сонаты, почти ирреальное звучание в Интермеццо ми бемоль минор, соч. 118, №6. А разве можно забыть его интерпретацию русской музыки! Он буквально спас 1-ый Концерт Чайковского, оставив после себя как памятник, как эталон благородства, записи этого произведения, которое, как никакое другое пострадало от бесчисленных лауреатов и дипломантов различных музыкальных конкурсов. Замечательным явлением было исполнение им пьес Петра Ильича во время «Декабрьских вечеров» 81-го года. Они будили образы других людей, красивых, из иной жизни, которых можно сейчас увидеть разве что только на картинах Ивашева-Мусатова да в пьесах Чехова…
А ломающая преграды музыка Рахманинова или его безбрежный 2-ой Концерт, а неиссякаемая энергия музыки Прокофьева! И всякий раз во время концерта возникало ощущение, что главное произведение во всей музыке - это как раз то, которое в данный момент играет Мастер. Именно в нем ему сейчас открылось самое важное, и он хочет поделиться этим со слушателем. Но потом звучало другое произведение, другого автора, и ощущение повторялось.
И все же есть вещи, которые после него уже не зазвучат ни у кого с такой убедительной силой. Наверно, прежде всего это великая Соната си бемоль мажор Шуберта, посмертная. Ее интерпретации можно посвятить целую статью. Вспомню лишь лучезарный феерический финал и эти страстные аккорды, в которых что-то окончательное - «Так сказал Шуберт». Но при этом понимаешь - только голосом рояля Рихтера!
В этом ряду, безусловно, и Сонаты opp.101 - 111 Бетховена. А теперь из незабываемых киевских концертов... Вот Дебюсси - прелюдия «Танец Пека» (1980, 1985) вся невесомая, сотканная из призрачных дуновений, летающей паутинки, солнечных лучиков, сверкающий «Остров радости» (1972, 1979, 1985) - абсолютная свобода, восторг, «Сады под дождем» (1979) - физически ощущаемые удары капель по листьям, ураганная прелюдия «Что видел западный ветер» (1985). Или вот этюд Шопена до диез минор, соч 10, № 4 - «бис» (1976). - Музыкант, не глядя на публику, стремительно подходит к роялю и, еще не сев, обрушивает на зал смерч из звуков. И еще один «бис» - Экспромт ля бемоль мажор, соч. 90, №4 Шуберта (осень 79-го) - музыка неземной чистоты. И вдруг осязаемое материально ощущение - тебя на считанные мгновения обволакивает нежная звуковая волна, пришедшая со сцены. Недавно вспомнили с одним киевским музыкантом 8-ю Сонату Прокофьева (24.11.69 г.) – накал в финале, кажется, не выдержит сердце - как будто концерт был вчера. Такое не забывается! А пир ума, Ludus tonalis Хиндемита (утренний концерт как раз в Страстную Пятницу, 1985 г.). Кто отважится играть такое? Для этого нужен интеллект вселенского масштаба. И это нам было явлено.
Рихтер любил играть в Киеве. Вот сведения «из первых рук»: нигде в мире он так много не бисировал, как у нас. Из всех пианистов он был наиболее частым нашим гостем. В 50-е годы он буквально забрасывал публику концертами, причем каждый раз с новыми программами. Как-то в течение нескольких дней он сыграл пять концертов для фортепиано с оркестром, причем разных композиторов! Первый его приезд пришелся на 44-ый год, последний - на 85-ый. За это время он выступил у нас 89 раз!
Киевская публика - очень благодарная публика. Святослава Теофиловича у нас очень любили, как никого другого, он был родным, своим. Вспоминается утренний концерт для учеников музыкальных школ, училищ, студентов консерватории в апреле 85-го. Вместо билета – билет ученический или студенческий. Его ожидают со служебного входа. Зал переполнен. Не меньше людей во дворе филармонии и на улице - хотят проникнуть на концерт. Администрация волнуется, переживает, что музыкант не сможет из-за такого скопления народа попасть в здание, и концерт не состоится. Пытаются сделать проход в толпе, но тщетно. И вдруг все образуется само собой. Издалека, с улицы доносятся аплодисменты, опережающие артиста, их подхватывают все стоящие во дворе, и люди почтительно расступаются перед Маэстро... Отказываешься верить, что все это навсегда в прошлом, что больше не придется правдами и неправдами доставать этот заветный билет на его концерт...
Рихтер писал, что не сокрушается по поводу смерти Прокофьева, ведь не сокрушается же он из-за того, что умер Гайдн или ... Андрей Рублев. Мы тоже не скорбим по поводу утрат в далеком прошлом, воспринимая это как факт, как нечто само собой разумеющееся. Культурное наследие прошедших веков всегда будет с человечеством. Но концерты пианиста повторить нельзя, потеря такого человека, такой удивительной личности воспринимается как личная трагедия, и горечь утраты навсегда останется в сердцах знавших и любящих его.
Как знать, даст ли XXI век гения такого масштаба? Утешением (если вообще оно возможно) является предвидение, что его искусство окажет воздействие на формирование новых поколений музыкантов и вообще на музыкальную культуру, будет их путеводной звездой и нравственным ориентиром. Ведь не раз думалось во время рихтеровских концертов, что это музыка уже надземная, надвременная, она свободна от любых пространственных и временных преград.
Да, человечество простилось с Рихтером , великим Человеком XX-го века, нашим дорогим современником. Осталось его прочтение Музыки, зафиксированное в записях. Его наследие будет открывать вечные истины нашим потомкам, не даст забыть о нерукотворных духовных ценностях. Сейчас с особой щемящей остротой вспоминается сказанное его другом, поэтом Борисом Пастернаком (позволю себе изменить лишь одно слово):
-Прощай, размах крыла расправленный,
-Полета вольного упорство,
-И образ мира в звуке явленный,
-И творчество, и чудотворство.
Киев, 10/08/1997
Опубликовано в сентябрьском номере (1997 г.) киевской газеты "Графитти" (ныне несуществующей).
|
