Статья в газете "Русский очевидец"
Добавлено: Пт дек 17, 2010 11:16 pm
Вот что опубликовано в газете «Русский очевидец» (опубликовано 20/03/2010).
http://rusoch.fr/guests/richter.html?cf ... cformsform
Несколько позднее я обязательно прокомментирую этот текст, главным образом, изложенные факты.
Три концерта
Отвратительное лето 97 года с дождями в первой его половине и невыносимым зноем во второй унесло от нас не только Рихтера. В середине июня умер Окуджава, в конце июля — Кусто. В августе мартиролог пополнили знаменитые дамы — старейшая из людей 122-летняя Жанна Кальман, принцесса Диана, мать Тереза... Невольное мортальное соседство Рихтера с ушедшими из жизни знаменитостями буквально напрашивается в качестве объяснения какой-то непонятной невнимательности, а в дальнейшем — и вовсе «забывчивости» культурной элиты по отношению к человеку, которого без всякой натяжки можно назвать гением.
Но не всё так просто — вот ведь, то же самое соседство почему-то не помешало всероссийской, в том числе и элитарной, скорби по скончавшемуся в августе того же 97-го года Юрию Никулину, конечно, артисту всячески одарённому, но в глобальной культурной аксиологии несопоставимому с Рихтером по своему художническому весу. Печальна судьба народа, делающего подобный культурный выбор.
В эти мартовские дни, когда прогрессивное человечество в очередной раз НЕ отмечает день рождения Мастера*, я хочу добавить к его портрету несколько своих, личных штрихов, основанных на непосредственном впечатлении от его игры и его присутствия.
Впервые я попал на его концерт в начале семидесятых. Рихтер выступал во втором отделении и играл соль-мажорный концерт Моцарта. Разумеется, я и до этого слышал Рихтера, но тут я впервые явственно ощутил то, что не способны передать ни запись, ни трансляция, ни прочие посредствующие структуры — обаяние гениальности. Это проявлялось во всём — и в изменчивой красоте его жестов, и в завораживающей, самодостаточной наполненности извлекаемых им из далеко не идеального «Стейнвея» звуков, и в какой-то неземной осмысленности каждой детали исполняемой им музыки. Даже внешне 57-летний Рихтер выглядел молодым и полным неисчерпаемой одухотворённой энергии. Пьянящая радость моцартовского полного дыхания, потаённая глубина субъективного чувства и безупречное владение объективной формой — всё это находилось у Рихтера в таком совершенном сочетании, что поневоле вызывало мысль о воплощенном на этот раз в исполнительском искусстве «золотом сечении».
Один из последних концертов Рихтера состоялся в 94-м году в Париже, на сцене театра Шатле. Святослав Теофилович был уже тяжело болен, передвигался с трудом, но, тем не менее, 22 июня ровно в 4 часа (это по Гринвичу, в Париже было 5 часов вечера) вышел на сцену, чтобы сыграть в первом отделении две сонаты — Вторую ре-минорную Прокофьева и Седьмую Скрябина. Обе эти сонаты, написанные в одном и том же 1912 году, устремлены как бы в различных направлениях: зрелый Скрябин, уходящий от традиционной ладогармонической системы, и молодой Прокофьев, явно тяготеющий к возрождению классических традиций. Вот эта стилевая «развилка» была передана Рихтером с поразительной, филигранной тонкостью. Но подлинное чудо произошло во втором отделении: Рихтер играл «Gaspar de la Nuit» Равеля (в сохранившейся у меня программке ошибочно указаны другие произведения автора). Мощь, с которой он обрушивал на слушателя равелевские звуковые кластеры, казалась неправдоподобной, так, наверное, грохотала Вселенная в течение пресловутых «первых трёх минут» после Большого взрыва.
Третий «штрих» — концерт, который мне сегодня хотелось бы вспомнить — состоялся в одном провинциальном городе бывшего Союза в конце 80-х. Город (в составе братской республики) явно собирался отпасть от империи зла, вследствие чего атмосфера в нём была особенно гнусной и разнузданной.
В первом отделении Рихтер играл До-мажорную сонату Брамса, сочинение большое, требующее сосредоточенного внимания. И вот к концу первой части Сонаты в зале возник какой-то гаденький шумок: публика явно ждала чего-то другого, а «скучного» Брамса, видимо, восприняла как проявление «имперских замашек». Наконец, в начале 2-й части, скорбного и величественного Andante, какая-то дамочка не выдержала и, производя ужасающий скрип и цокот, начала пробираться к выходу. Рихтер печально посмотрел в зал, снял руки с клавиатуры, встал и молча пошёл за кулисы. Публика, не привыкшая к тому, что у артиста может быть чувство собственного достоинства, не знала, как реагировать: то ли хлопать, то ли свистеть, то ли просто молчать, вследствие чего неопределённо гудела. Тут надо отдать должное ведущей: она знала, чем «купить» Святослава Теофиловича. Обращаясь к нему, но так, чтобы слышал зал, она изрекла: «Женщине плохо стало». Рихтер улыбнулся своей знаменитой «кривой» усмешкой, молча вернулся к роялю, сел, повернул к залу лицо — одновременно сосредоточенное и отрешённое, — как при мытье посуды, и произнёс: «Играть со второй части нет смысла, так что я начну сначала». Затем, стоически выдержав совершенно неуместный хамский аплодисман, он как ни в чём не бывало сыграл циклопическую первую часть Сонаты, а за ней — три оставшиеся. Во втором отделении он ещё исполнил 24 прелюдии Шопена и даже изобразил на bis крошечную детскую пьесу Шумана — на большее после невольного «полуторного» концерта у него просто не было сил. Больше в этот город Рихтер не приезжал.
Владимир КОЗЛОВСКИЙ
* 20.03.1915 года (Житомир)
http://rusoch.fr/guests/richter.html?cf ... cformsform
Несколько позднее я обязательно прокомментирую этот текст, главным образом, изложенные факты.
Три концерта
Отвратительное лето 97 года с дождями в первой его половине и невыносимым зноем во второй унесло от нас не только Рихтера. В середине июня умер Окуджава, в конце июля — Кусто. В августе мартиролог пополнили знаменитые дамы — старейшая из людей 122-летняя Жанна Кальман, принцесса Диана, мать Тереза... Невольное мортальное соседство Рихтера с ушедшими из жизни знаменитостями буквально напрашивается в качестве объяснения какой-то непонятной невнимательности, а в дальнейшем — и вовсе «забывчивости» культурной элиты по отношению к человеку, которого без всякой натяжки можно назвать гением.
Но не всё так просто — вот ведь, то же самое соседство почему-то не помешало всероссийской, в том числе и элитарной, скорби по скончавшемуся в августе того же 97-го года Юрию Никулину, конечно, артисту всячески одарённому, но в глобальной культурной аксиологии несопоставимому с Рихтером по своему художническому весу. Печальна судьба народа, делающего подобный культурный выбор.
В эти мартовские дни, когда прогрессивное человечество в очередной раз НЕ отмечает день рождения Мастера*, я хочу добавить к его портрету несколько своих, личных штрихов, основанных на непосредственном впечатлении от его игры и его присутствия.
Впервые я попал на его концерт в начале семидесятых. Рихтер выступал во втором отделении и играл соль-мажорный концерт Моцарта. Разумеется, я и до этого слышал Рихтера, но тут я впервые явственно ощутил то, что не способны передать ни запись, ни трансляция, ни прочие посредствующие структуры — обаяние гениальности. Это проявлялось во всём — и в изменчивой красоте его жестов, и в завораживающей, самодостаточной наполненности извлекаемых им из далеко не идеального «Стейнвея» звуков, и в какой-то неземной осмысленности каждой детали исполняемой им музыки. Даже внешне 57-летний Рихтер выглядел молодым и полным неисчерпаемой одухотворённой энергии. Пьянящая радость моцартовского полного дыхания, потаённая глубина субъективного чувства и безупречное владение объективной формой — всё это находилось у Рихтера в таком совершенном сочетании, что поневоле вызывало мысль о воплощенном на этот раз в исполнительском искусстве «золотом сечении».
Один из последних концертов Рихтера состоялся в 94-м году в Париже, на сцене театра Шатле. Святослав Теофилович был уже тяжело болен, передвигался с трудом, но, тем не менее, 22 июня ровно в 4 часа (это по Гринвичу, в Париже было 5 часов вечера) вышел на сцену, чтобы сыграть в первом отделении две сонаты — Вторую ре-минорную Прокофьева и Седьмую Скрябина. Обе эти сонаты, написанные в одном и том же 1912 году, устремлены как бы в различных направлениях: зрелый Скрябин, уходящий от традиционной ладогармонической системы, и молодой Прокофьев, явно тяготеющий к возрождению классических традиций. Вот эта стилевая «развилка» была передана Рихтером с поразительной, филигранной тонкостью. Но подлинное чудо произошло во втором отделении: Рихтер играл «Gaspar de la Nuit» Равеля (в сохранившейся у меня программке ошибочно указаны другие произведения автора). Мощь, с которой он обрушивал на слушателя равелевские звуковые кластеры, казалась неправдоподобной, так, наверное, грохотала Вселенная в течение пресловутых «первых трёх минут» после Большого взрыва.
Третий «штрих» — концерт, который мне сегодня хотелось бы вспомнить — состоялся в одном провинциальном городе бывшего Союза в конце 80-х. Город (в составе братской республики) явно собирался отпасть от империи зла, вследствие чего атмосфера в нём была особенно гнусной и разнузданной.
В первом отделении Рихтер играл До-мажорную сонату Брамса, сочинение большое, требующее сосредоточенного внимания. И вот к концу первой части Сонаты в зале возник какой-то гаденький шумок: публика явно ждала чего-то другого, а «скучного» Брамса, видимо, восприняла как проявление «имперских замашек». Наконец, в начале 2-й части, скорбного и величественного Andante, какая-то дамочка не выдержала и, производя ужасающий скрип и цокот, начала пробираться к выходу. Рихтер печально посмотрел в зал, снял руки с клавиатуры, встал и молча пошёл за кулисы. Публика, не привыкшая к тому, что у артиста может быть чувство собственного достоинства, не знала, как реагировать: то ли хлопать, то ли свистеть, то ли просто молчать, вследствие чего неопределённо гудела. Тут надо отдать должное ведущей: она знала, чем «купить» Святослава Теофиловича. Обращаясь к нему, но так, чтобы слышал зал, она изрекла: «Женщине плохо стало». Рихтер улыбнулся своей знаменитой «кривой» усмешкой, молча вернулся к роялю, сел, повернул к залу лицо — одновременно сосредоточенное и отрешённое, — как при мытье посуды, и произнёс: «Играть со второй части нет смысла, так что я начну сначала». Затем, стоически выдержав совершенно неуместный хамский аплодисман, он как ни в чём не бывало сыграл циклопическую первую часть Сонаты, а за ней — три оставшиеся. Во втором отделении он ещё исполнил 24 прелюдии Шопена и даже изобразил на bis крошечную детскую пьесу Шумана — на большее после невольного «полуторного» концерта у него просто не было сил. Больше в этот город Рихтер не приезжал.
Владимир КОЗЛОВСКИЙ
* 20.03.1915 года (Житомир)