Yuriy » Сб мар 17, 2012 4:48 pm
Я обычно хорошо помнил телепередачи, посвященные Рихтеру. Сейчас многие из них просто можно посмотреть, благо, они у меня есть. Но вот по поводу одной – полное выпадение из памяти. Т.е., помню, о чем шла речь, но как это выглядело – совершенно забыл. А разговор был о том, что не нужно смотреть на исполнителя во время концерта. При этом Нина Львовна возражала – на Рихтера очень интересно смотреть. Здесь я полностью на её стороне. Сам же Маэстро был категорически против. Сказал даже – как-то по-детски получилось – что будет играть за ширмой. Возможно, его слова были тогда прочитаны ведущим. Повторяю – забыл почему-то, хотя диалог был крайне интересный. Отголоски прозвучали в фильме Монсенжона.
Сейчас мы можем смотреть довольно многочисленные видео, но, доложу вам, особенно молодежи, наблюдать (разумеется, в первую очередь слушать) за Рихтером, особенно со второго ряда партера, было огромным удовольствием. Его лицо было предельно выразительным. Он говорит об отражении на нем работы во время исполнения. Естественно – что же иное может на нем выражаться. Но когда это работа такого титана пианизма, законодателя в музыке, исполнительстве, - такое наблюдение особенно захватывает. Уже не раз писал о том, как выражение лица дополняло услышанное – хорошо помню приоткрытый рот, округленные губы – побочная тема в первой части 7-й сонаты Бетховена (3,4/10/76, Киев), пугающее неприступностью, даже свирепостью в быстрых этюдах из «Симфонических» Шумана (22/1/72, Ленинград), необыкновенная одухотворенность, «очи горе» при исполнении ноктюрна b-moll, op.9/1 Шопена (12/2/72 Киев). Таких воспоминаний масса. Всякий раз это было уникальное действо. И исполнение, и его благородный облик свидетельствали, что присутствуешь во время исторического и единственного в своем роде музыкального события. Всё вместе находит отражение в устоявшемся определении – «феномен Рихтера».
Но можно ли утверждать, что каждому произведению соответствовало определенное выражение лица? Если это так, то возникает сомнение в искренности исполнителя – дескать, дома он примерял маски, облекался в личину для достижения наибольшего эффекта на публике. В такое невозможно поверить. Музыка определенного характера естественным образом вызывала определенное душевное состояние, что, естественным образом отражалось на лице. «Зеркало души» - ничего не поделаешь, и если человек не задается целью запрятать эмоции подальше от посторонних глаз, поневоле становишься свидетелем, хотя бы отчасти, той интеллектуальной работы, эмоций, настроения, порождаемых процессом исполнения. Но у него исполнение превращалось всякий раз в созидание, он становился как бы со-автором композитора. Немного отвлекусь для замечания, что последнее я вряд ли решился бы сказать ему лично. Он категорически был против такого уравнивания. Мы слышим в телепередаче рассказ В.Берлинского о квартете Брамса: мы не можем изменить ни строчки, написанные гением. То же самое он говорил Вите Зеленину, а тот не раз цитировал мне – «они» гении, а мы лишь исполняем их волю.
В фильмах-концертах 76-го года мы можем слышать и видеть совершенно грандиозные прочтения «Венского карнавала» Шумана, этюда cis-moll, op.25/7 Шопена и проч. Какое высокое настроение передает он в медленной музыке этих разных опусов! Но, если убрать звук, сможем ли мы отличить эти произведения? Возможно… Но в обоих случаях мы являемся свидетелями рождения музыки высочайшего эмоционального напряжения. Причем, эмоции эти - эмоции великого человека, мыслителя, пророка – всё истинное. Я не был свидетелем живого исполнения великой посмертной сонаты B-dur Шуберта, но, уверен, со стороны это не только слышалось, но и виделось как нечто совершенно прекрасное. Монсенжон хотел начать и закончить фильм музыкой этой Сонаты. Это его право. Можно было бы выбрать и другую музыку – у Рихтера можно без труда найти много вершинных прочтений. Выбрал он именно эту сонату. Возразить нечего. Можно было бы закончить и «Венским карнавалом», ничего не меняя, - всё равно играет Рихтер. Но единство терялось бы. Мысль, заложенная в начале, не приобрела бы развития и завершения. Идущий или, не дай Бог, уходящий под эту музыку Рихтер – такое было бы совсем грустно и беспросветно. Рихтер играющий – в этом есть утверждение непреходящего значения его искусства! У Бога все живы – так неложно свидетельствует высшее Откровение. А величайший музыкант-философ-пророк Святослав Рихтер, не прекращающий играть, жив в нашей памяти, его откровения живы в сознании любящих его людей, понимающих уникальность его несравненного искусства.
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
(А.С.Пушкин)