_______Я однажды спросил у Святослава Теофиловича, почему он не остался на Западе. И он ответил, как всегда, неожиданно и парадоксально: «Конечно, я мог бы это сделать первым, но не сделал. А кто стремится быть вторым, разве это интересно?»
В конце 50-х – начале 60-х годов известный американский импресарио Сол Юрок пригласил Рихтера в большое гастрольное турне по городам США. Концерты проходили в огромных залах с колоссальным успехом. Выступления завершились в Лос-Анджелесе, где в это время была устроена выставка-продажа коллекционных автомобилей. Рихтер посетил ее и обратил внимание на красную пожарную машину начала ХХ века. Маэстро решил приобрести ее, чтобы использовать как поливальную на своей даче. Но выяснилось, что эта допотопная модель оценивалась в солидную сумму, которой Рихтер не располагал. Однако желание купить машину и увезти ее на Николину гору было столь велико, что при встрече с Юроком Рихтер попросил импресарио ссудить необходимую сумму, которую осенью, после очередных гастролей в Америке, он сможет ему вернуть.
Юрок, конечно, согласился помочь, но выразил некоторое недоумение, каким образом Святослав Теофилович успел потратить все, что накануне он передал сопровождавшему пианиста администратору: ведь гонорар Рихтера во много раз превышал стоимость машины! Возникло небольшое недоразумение, которое вскоре получило исчерпывающее объяснение: львиная доля заработка Рихтера, как любого другого советского гастролера, сдавалась в наше торгпредство. Артисты долгое время довольствовались лишь суточными, и только много позже некоторым наиболее знаменитым начали выплачивать гонорар, который все равно не шел ни в какое сравнение с теми суммами, что изымало наше дорогое государство. Рихтер понятия не имел, сколько ему причиталось денег, и вообще не любил говорить на подобные темы. Если бы не случай с пожарной машиной, возможно, он так и не узнал бы, как его постоянно грабили на вполне законном основании.
Маэстро, демарш!
При этом не следует думать, что у Маэстро был легкий, сговорчивый характер. В середине 50-х годов наша страна делала первые шаги навстречу миру, от которого прежде мы были надежно отгорожены «железным занавесом». Уже прошел VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Во Франции, Англии и США состоялись обменные гастроли известных коллективов и солистов. В 1958 году в столице был устроен I Международный конкурс имени П.И. Чайковского.
По какой-то странной логике само собой подразумевалось, что в любом международном конкурсе, проходившем в СССР, все первые места должны были достаться нашим соотечественникам. И вдруг ЧП: никому до того не ведомый 24-летний пианист из США Ван Клиберн, принимающий участие в конкурсе, ломает привычную схему и явно лидирует. Меломаны-слушатели единодушно отдают пальму первенства ему. Но что делать жюри? При всей внешней самостоятельности и независимости оно все равно вынуждено согласовывать собственное решение с вышестоящими организациями. Те же, в свою очередь, совершенно не готовы пересматривать устоявшийся порядок.
Окончен 3-й тур, идет последнее заседание жюри, возглавляемого Эмилем Гилельсом. И сам председатель, и многие члены понимают, что первое место по праву принадлежит Клиберну. Однако давление извне создает определенные трудности. И тут Святослав Теофилович помогает жюри выйти из кризисной ситуации. Он ставит в известность коллег, что в случае если Клиберну будет отказано в первой премии, он, Рихтер, вынужден будет покинуть состав жюри. Конечно, ему, человеку беспартийному, подобное вольнодумство могли и простить. Но как быть члену КПСС Эмилю Гилельсу? Да никак! Гилельс вместе с другими членами жюри не только не стал спорить с Рихтером, но охотно присоединился к демаршу Святослава Теофиловича.
Внимание к молодым, талантливым музыкантам было свойственно Рихтеру всегда. В середине 70-х годов, летом, мы с женой гостили в Дрездене у ее тетки. Наши молодые немецкие друзья, с которыми мы познакомились в ее доме, сказали, что в Майсене, недалеко от Дрездена, через несколько дней начнутся гастроли Рихтера, но попасть на концерты совершенно нереально.
Находим отель в Дрездене, где остановились Святослав Теофилович и его жена Нина Львовна Дорлиак, говорим по телефону с Ниной Львовной (Святослав Теофилович телефон не любил и пользовался им лишь в исключительных случаях). Нина Львовна, конечно, приглашает на концерт в Майсен, но не предполагает, что нас четверо.
Уже в окрестностях Майсена встречают трогательные меломаны с самодельными флажками и плакатиками, на которых выведены просьбы уступить им лишний билет. Чем ближе подъезжаем к знаменитому замку Альбрехтсбург, где в небольшом старинном зале намечен концерт, тем желающих лишнего билетика становится все больше. Некоторые даже сообщают, что специально приехали ради этого из Австрии или из Западной Германии, другие, напротив, подчеркивают, что они – местные жители. И те, и другие видят в этом обстоятельстве свое преимущественное право. Хотя в Германии подобное, как правило, не практикуется: если у кого-то действительно окажется свободный билет, он подойдет к кассе и уступит его тому, кто стоит в очереди первым. Порядок – одно из основополагающих понятий немецкой психологии, но, видимо, концерт Рихтера – все же исключение из правил.
На первый концерт в Майсене (а их всего четыре) мы отправляем наших жен, поступить по-другому в средневековом рыцарском замке мы не можем: прежние хозяева или их современные тени нас просто не поймут.
Оказалось, что четыре вечера подряд Рихтер и Андрей Гаврилов исполняют 16 фортепьянных сюит Генделя. В первый и третий день играет Гаврилов, Рихтер сидит рядом с ним и переворачивает ноты. Во второй и четвертый – наоборот. Надо было видеть, с каким восторгом и соучастием переворачивал ноты Рихтер и с каким откровенным безразличием – Гаврилов.
А после четвертого вечера Святослав Теофилович и Нина Львовна пригласили нас поужинать в средневековом трактире, основанном, как с гордостью сообщают хозяева, в 1511 году. Всего один длинный деревянный стол, не покрытый скатертью, но очень чистый. С двух сторон – деревянные лавки. Обслуживала нас чета хозяев.
Через час-полтора отправляемся в Дрезден. Дорогу неожиданно преграждает вышедший из леса лось – наверное, чтобы мы окончательно поверили, что время здесь остановилось и мы оказались современниками Генделя...
Душа общества
Рихтер был неутомимым фантазером и выдумщиком. Стихия игры увлекала его воображение почти до самых последних лет. Он любил загадывать шарады, превращая их в небольшие спектакли. Условившись с партнерами, выводил под музыку в самодельном костюме бравого улана – эту роль С.Т. поручил замечательной грузинской художнице Елене Дмитриевне Ахвледиани. Потом происходило мимолетное свидание, во время которого кавалер и барышня лишь восклицали: «О!» Далее изображался восточный рынок, где эмоциональные покупатели выражали свое отношение к товару возгласом: «Ва!» Затем звучала музыка Прокофьева из балета «Ромео и Джульетта», и Рихтер с партнершей исполняли танцевальный дуэт главных героев. В результате все собравшиеся отгадывали ключевое слово: Уланова.
Рихтер любил и знал живопись. Он собирал произведения художников, как правило, мало кому известных. Устраивал у себя в квартире выставки их работ, а затем покупал картины за такие деньги, которые им и не снились. И не потому, что сам был слишком богат, но просто хотел таким образом поддержать талантливых людей, чьи полотна не соответствовали требованиям устроителей официальных вернисажей: они не писали портреты вождей и знатных колхозников, а рисовали так, как им хотелось, – непозволительная роскошь в условиях тоталитарного общества.
Домашние выставки иногда сопровождались концертными номерами и обязательно изысканным угощением, которое предлагал отведать сам хозяин. Меню, как правило, не повторялось и тщательно обдумывалось заранее. Впрочем, С.Т. и сам охотно ходил в гости и вел себя там абсолютно непосредственно, будто и не догадывался, кто он есть на самом деле.
Семья моей жены была связана многолетней дружбой с Еленой Ахвледиани. Через жену и я познакомился с ней и по-настоящему полюбил. Когда ее не стало, я много раз устраивал вечера ее памяти в Москве – в Доме актера, в Академии художеств и даже в нашей собственной квартире. Я хочу вспомнить самый камерный и самый скромный вечер, состоявшийся не в общественных залах, а в обыкновенной московской квартире, куда при всем желании невозможно было пригласить больше 20 человек. Но зато какие это были люди! Нина Дорлиак, Святослав Рихтер, Ростислав Плятт, Мария Миронова, Александр Менакер, Людмила Шапошникова, Владимир Гордеев, Цинуки Дадиани, Кэто Геловани... Святослав Теофилович, сидя на ковре, ибо стульев всем не хватило, вспоминал, как в годы войны в мастерской у Элички он неоднократно давал сольные концерты и аккомпанировал Нине Львовне Дорлиак. А однажды по настоянию Ахвледиани даже выставил свои картины в ее мастерской. Две из них он затем подарил Эличке, и теперь их может увидеть каждый, кто придет в ее мемориальный музей-квартиру в Тбилиси, где, кстати, Тенгиз Абуладзе снимал свой фильм «Покаяние».
Особая тема – верность Рихтера памяти друзей. Это было для него свято.
16 декабря 1985 года в Большом зале Центрального дома актера имени А.А. Яблочкиной был устроен вечер, посвященный замечательной актрисе Софье Владимировне Гиацинтовой. Я вернулся в Москву из командировки лишь утром 16-го. Вхожу в квартиру, и тут же звонит телефон. Нина Львовна говорит:
– Святослав Теофилович хотел бы принять участие в нынешнем вечере, если, конечно, это возможно.
От неожиданности я лишился дара речи.
– Боря, вы слышите меня?
– Слышу, слышу, – захлебываясь от восторга, отвечаю я.
– Тогда можно, чтобы наш настройщик подготовил рояль?
– Безусловно! К какому часу прислать за вами машину?
– Спасибо, не надо, у нас есть своя.
За 30 минут до начала Рихтер сказал мне, что хотел бы открыть вечер. И добавил, как бы извиняясь: «Я бы мог сыграть не одну пьесу... И, пожалуйста, сядьте рядом и перелистывайте ноты».
Когда открылся занавес и зрители увидели на сцене, кроме заранее обещанных Мироновой, Образцова, Фадеевой, Караченцова, Эфроса, Плятта, еще и Святослава Рихтера, сразу же устремившегося к роялю, в зале возникла овация, все дружно встали. Святослав Теофилович играл без антракта полтора часа. Но они пролетели как миг и задали такую тональность вечеру, которой и была достойна Софья Владимировна Гиацинтова.
Думаю, те, кто любит Рихтера-музыканта и Рихтера-человека, статью прочитали с интересом. В подобных воспоминаниях приятно написать, что "в зале возникла овация, все дружно встали", "Святослав Теофилович играл без антракта полтора часа" и т.п. Все очень правдоподобно, когда речь идет о Рихтере. - Ну как же может быть иначе? Я прочитал ее не как просто читатель, а к тому же как очевидец. Мои воспоминания находятся на этом сайте:
http://www.sviatoslavrichter.ru/forum/v ... 19&start=0
Святослав Теофилович не мог "сразу устремиться к роялю" - ведущая все же сказала пару слов о Софье Владимировне ну и, естественно, о том что она была дружна с Рихтером, и о том, что он "вызвался" (так и сказала) сыграть на этом вечере ее памяти. Это не был концерт Рихтера, и "без антракта полтора часа" он никак не мог играть, т.к., по крайней мере, спешил на концерт Роберта Холла, выступавшего в ГМИИ им. Пушкина на "Декабрьских вечерах", посвященных трем "Ш". Любопытно было бы спросить уважаемого критика, что играл Маэстро в тот вечер целых "полтора часа". Отвечу за него сам: это были три этюда Шумана по каприсам Паганини и 4-я Баллада Шопена. Здесь на форуме люди музыкально образованные и сами могут прикинуть, сколько может звучать эта музыка.
И совсем будет выглядеть курьезно, если каждый из нас будет претендовать на право перелистывать ноты Маэстро. Как я пишу в своих воспоминаниях, присутствовавший в артистической, где Рихтер ожидал начала вечера, Олег Каган сначала поставил меня перед фактом, что ноты придется переворачивать мне (!) - вот уж было от чего чуть не сесть на пол! Правда, добавил, что ожидается дирижер из театра Вахтангова. Я ждал этого дирижера, как спасителя, и он, как вскоре сообщил мне Олег, наконец пришел. Не буду пересказывать то, о чем уже написал.
P.S. Рихтер - личность легендарная, и, наверное, рассказчикам хочется красиво рассказать легенду. Ничего в этом предосудительного в конце концов нет. Но и несуразности вносят диссонанс...
Бывают же гении, близкие к народу!